Вы бы, скорее всего, не обратили на это внимания. Но это была не просто тишина — это был эйфорический шепот, который в обычной жизни затерялся бы в какофонии звуков. А здесь, в предрассветной тишине монастыря, он прозвучал пронзительно, как воздушная сирена.
Две разные ноты нарушили покой — вторая чуть ниже первой, будто недостающая часть незаконченного аккорда. Звук оборвался, и человек замер. Он обернулся, посмотрел в пустоту... и услышал. Услышал? Нет — почувствовал.
Что он услышал? Ничего.
Но в этом «ничего» вдруг зазвучало всё: шорох дождя за окном, гул далёких машин, звонкий смех детей, выкрики уличных торговцев. Звук шагов по гравию, шелест одежды — но без голосов. Пространство наполнилось эхом воспоминаний. Время пошло — и одновременно остановилось. Будто кто-то осторожно подправлял старинные настенные часы, ловко вращая одну из шестерён.
В это утро большинство монахов, монахинь и прихожан покинули свои кельи и отправились в залы — отдельно для мужчин и женщин — чтобы провести час сидячей медитации перед первой за два дня трапезой.
Некоторые вместо этого выбрали медитацию в движении: медленные, осмысленные шаги, руки сложены на животе или за спиной, дыхание — ровное. Всё происходило медленно, осознанно и, для мирян, в полной тишине. После утренней трапезы снова следовали медитации, уборка, подметание — без спешки, без слов.
Но один из монахов, тот самый, что глядел в пустоту, так и остался в своей комнате. Он не пришёл на медитацию. Он понял: тишина здесь — больше, чем ритуал. Она — пространство между мыслями, зеркало внутри него самого.
